Неточные совпадения
— Да вот я вам скажу, — продолжал помещик. —
Сосед купец
был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «Нет, — говорит, — Степан Васильич, всё
у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он
у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене, и струбов бы липовеньких нарубил».
Кроме того, Левин знал, что он увидит
у Свияжского помещиков
соседей, и ему теперь особенно интересно
было поговорить, послушать о хозяйстве те самые разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким, но которые теперь для Левина казались одними важными.
Помещик при упоминании о выгодах хозяйства Свияжского улыбнулся, очевидно зная, какой мог
быть барыш
у соседа и предводителя.
Вернувшись в начале июня в деревню, он вернулся и к своим обычным занятиям. Хозяйство сельское, отношения с мужиками и
соседями, домашнее хозяйство, дела сестры и брата, которые
были у него на руках, отношения с женою, родными, заботы о ребенке, новая пчелиная охота, которою он увлекся с нынешней весны, занимали всё его время.
—
У меня хозяйство простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки к осенним податям
были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё
соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже
есть бессовестные и из них, это правда.
Раздобаривая почасту с дворовыми людьми, он, между прочим, от них разведал, что барин ездил прежде довольно нередко к
соседу генералу, что
у генерала барышня, что барин
было к барышне, да и барышня тоже к барину… но потом вдруг за что-то не поладили и разошлись.
А ведь
было время, когда он только
был бережливым хозяином!
был женат и семьянин, и
сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться
у него хозяйству и мудрой скупости.
Меж тем Онегина явленье
У Лариных произвело
На всех большое впечатленье
И всех
соседей развлекло.
Пошла догадка за догадкой.
Все стали толковать украдкой,
Шутить, судить не без греха,
Татьяне прочить жениха;
Иные даже утверждали,
Что свадьба слажена совсем,
Но остановлена затем,
Что модных колец не достали.
О свадьбе Ленского давно
У них уж
было решено.
Это
был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями,
была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных
соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их
были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает!
у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
— Слушало его человек… тридцать, может
быть — сорок; он стоял
у царь-колокола. Говорил без воодушевления, не храбро. Один рабочий отметил это, сказав
соседу: «Опасается парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
Пели петухи, и лаяла беспокойная собака
соседей, рыжая, мохнатая, с мордой лисы, ночами она всегда лаяла как-то вопросительно и вызывающе, — полает и с минуту слушает: не откликнутся ли ей? Голосишко
у нее
был заносчивый и едкий, но слабенький. А днем она
была почти невидима, лишь изредка, высунув морду из-под ворот, подозрительно разнюхивала воздух, и всегда казалось, что сегодня морда
у нее не та, что
была вчера.
— И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты верят, что воспитывают — идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: «возлюбите друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она
поет? Черта два — единомыслие, когда
у меня дом — в один этаж, а
у соседа — в три! — неожиданно закончил он.
Мелкие мысли одолевали его, он закурил, прилег на диван, прислушался: город жил тихо, лишь где-то
у соседей стучал топор, как бы срубая дерево с корня, глухой звук этот странно
был похож на ленивый лай большой собаки и медленный, мерный шаг тяжелых ног.
— Даже с друзьями — ссорятся, если живут близко к ним. Германия — не друг вам, а очень завистливый
сосед, и вы
будете драться с ней. К нам, англичанам,
у вас неправильное отношение. Вы могли бы хорошо жить с нами в Персии, Турции.
Летний дождь шумно плескал в стекла окон, трещал и бухал гром, сверкали молнии, освещая стеклянную пыль дождя; в пыли подпрыгивала черная крыша с двумя гончарными трубами, — трубы
были похожи на воздетые к небу руки без кистей. Неприятно теплая духота наполняла зал, за спиною Самгина
у кого-то урчало в животе,
сосед с левой руки после каждого удара грома крестился и шептал Самгину, задевая его локтем...
В углу двора, между конюшней и каменной стеной недавно выстроенного дома
соседей, стоял, умирая без солнца, большой вяз,
у ствола его
были сложены старые доски и бревна, а на них, в уровень с крышей конюшни, лежал плетенный из прутьев возок дедушки. Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в нем, беседуя. Зябкая девочка прижималась к Самгину, и ему
было особенно томно приятно чувствовать ее крепкое, очень горячее тело, слушать задумчивый и ломкий голосок.
— Врешь, пиши: с двенадцатью человеками детей; оно проскользнет мимо ушей, справок наводить не станут, зато
будет «натурально»… Губернатор письмо передаст секретарю, а ты напишешь в то же время и ему, разумеется, со вложением, — тот и сделает распоряжение. Да попроси
соседей: кто
у тебя там?
— Я соскучился, что вы всё здоровы, не зовете, сам зашел, — отвечал доктор шутливо. — Нет, — прибавил он потом серьезно, — я
был вверху,
у вашего
соседа, да и зашел проведать.
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых
соседей, принимал иногда
у себя и любил изредка покутить, то
есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему
соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом пропасть месяца на три
у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Заиграет ли женщина на фортепиано, гувернантка
у соседей, Райский бежал
было перед этим удить рыбу, — но раздались звуки, и он замирал на месте, разинув рот, и прятался за стулом играющей.
Я узнал только, что он некогда
был кучером
у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно
быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане, начал снимать
у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
У меня
есть сосед, молодой хозяин и молодой охотник.
— Нет, не злые: деревяшки какие-то. А впрочем, я не могу на них пожаловаться.
Соседи есть:
у помещика Касаткина дочь, образованная, любезная, добрейшая девица… не гордая…
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла
быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки
у них
есть. Он тут
у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
Из города — дорог;
у соседей у Артамоновых
есть живописец и, говорят, отличный, да барыня ему запрещает чужим людям уроки давать.
— Я здешний помещик и ваш
сосед, Радилов, может слыхали, — продолжал мой новый знакомый. — Сегодня воскресенье, и обед
у меня, должно
быть,
будет порядочный, а то бы я вас не пригласил.
И как
было Чертопханову не дорожить своим конем? Не по его ли милости оказалось
у него снова превосходство несомненное, последнее превосходство над всеми его
соседями?
Я, говорит, уж это место выбрал:
у меня на этот счет свои соображения…» И хоть бы это
было справедливо, а то просто
сосед Александра Владимирыча, Карасиков Антон, поскупился королёвскому приказчику сто рублев ассигнациями взнести.
Соседи, завтракая, разговорились довольно дружелюбно. Муромский попросил
у Берестова дрожек, ибо признался, что от ушибу не
был он в состоянии доехать до дома верхом. Берестов проводил его до самого крыльца, а Муромский уехал не прежде, как взяв с него честное слово на другой же день (и с Алексеем Ивановичем) приехать отобедать по-приятельски в Прилучино. Таким образом вражда старинная и глубоко укоренившаяся, казалось, готова
была прекратиться от пугливости куцей кобылки.
—
У меня
сосед есть, — сказал Троекуров, — мелкопоместный грубиян; я хочу взять
у него имение — как ты про то думаешь?
Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его
соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом
у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались
было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил
у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.
Я не любил тараканов, как вообще всяких незваных гостей;
соседи мои показались мне страшно гадки, но делать
было нечего, — не начать же
было жаловаться на тараканов, — и нервы покорились. Впрочем, дня через три все пруссаки перебрались за загородку к солдату,
у которого
было теплее; иногда только забежит, бывало, один, другой таракан, поводит усами и тотчас назад греться.
— Ничего, ну только вы правы, —
у меня
есть маленький… если б вы знали, — и при этих словах лицо ее оживилось, — какой славный, как он хорош, даже
соседи, все удивляются ему.
Между тем рассвело; тут только я заметил, что мой сосед-консерватор говорил в нос вовсе не от простуды, а оттого, что
у него его не
было, по крайней мере, недоставало самой видной части.
Еще когда он посещал университет, умерла
у него старуха бабушка, оставив любимцу внуку в наших местах небольшое, но устроенное имение, душ около двухсот. Там он, окончивши курс, и приютился, отказавшись в пользу сестер от своей части в имении отца и матери. Приехавши, сделал
соседям визиты, заявляя, что ни в казне, ни по выборам служить не намерен, соперником ни для кого не явится, а
будет жить в своем Веригине вольным казаком.
Иные дня по два и по три гостят, с прислугой и лошадьми, но хозяевам это не только не в тягость, а даже удовольствие доставляет: ведь и они, в свою очередь,
у соседей по два и по три дня веселиться
будут.
Когда молодые воротились в Веригино, захолустье гудело раздольем. От
соседей переезжали к
соседям,
пили,
ели, плясали до поздних петухов, спали вповалку и т. д. Кроме того, в уездном городе господа офицеры устраивали на Масленице большой танцевальный вечер, на который
был приглашен решительно весь уезд, да предстоял folle journйe
у предводителя Струнникова.
Вдова начала громко жаловаться на судьбу. Все
у них при покойном муже
было: и чай, и ром, и вино, и закуски… А лошади какие
были, особливо тройка одна! Эту тройку покойный муж целых два года подбирал и наконец в именины подарил ей… Она сама, бывало, и правит ею. Соберутся
соседи, заложат тележку, сядет человека четыре кавалеров, кто прямо, кто сбоку, и поедут кататься. Шибко-шибко. Кавалеры, бывало, трусят, кричат: «Тише, Калерия Степановна, тише!» — а она нарочно все шибче да шибче…
Пришлось обращаться за помощью к
соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили
у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее
у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж сказал, красива
была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо
было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
Соседи ему не понравились, и он не понравился
соседям. Думали: вот явится жених,
будет по зимам
у соседей на вечеринках танцы танцевать, барышням комплименты говорить, а вместо того приехал молодой человек молчаливый, неловкий и даже застенчивый. Как
есть рохля. Поначалу его, однако ж, заманивали, посылали приглашения; но он ездил в гости редко, отказываясь под разными предлогами, так что скоро сделалось ясно, что зимнее пошехонское раздолье напрасно
будет на него рассчитывать.
Училась, конечно, поверхностно, ходя ежедневно к
соседям,
у которых
была гувернантка, за что, впрочем, мать ежегодно вносила известное вознаграждение домашними припасами.
Федот умирал. В избе
было душно и смрадно, целая толпа народа — не только домашние, но и
соседи — скучилась
у подножия печки, на которой лежал больной, и громко гуторила.
Начинаются визиты. В начале первой зимы
у семьи нашей знакомств
было мало, так что если б не три-четыре семейства из своих же
соседей по именью, тоже переезжавших на зиму в Москву «повеселиться», то, пожалуй, и ездить
было бы некуда; но впоследствии, с помощью дяди, круг знакомств значительно разросся, и визитация приняла обширные размеры.
— Гм, что это за индейка! — сказал вполголоса Иван Иванович с видом пренебрежения, оборотившись к своему
соседу. — Такие ли должны
быть индейки! Если бы вы увидели
у меня индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной больше, чем в десятке таких, как эти. Верите ли, государь мой, что даже противно смотреть, когда ходят они
у меня по двору, так жирны!..
Из этого периода дошла до нас только одна легенда, сохранившаяся
у стариков
соседей да
у отставных полицейских Тверской части, которые еще
были живы в восьмидесятых годах и рассказывали подробности.
День
был воскресный. Ученики должны
быть у обедни в старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил в другую церковь, но этот раз меня потянуло в собор, где я надеялся встретить своего
соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это
был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную душу.
Если курица какого-нибудь пана Кунцевича попадала в огород Антония, она, во — первых, исчезала, а во — вторых, начинался иск о потраве. Если, наоборот, свинья Банькевича забиралась в соседний огород, — это
было еще хуже. Как бы почтительно ни выпроводил ее бедный Кунцевич, — все-таки оказывалось, что
у нее перебита нога, проколот бок или каким иным способом она потерпела урон в своем здоровье, что влекло опять уголовные и гражданские иски.
Соседи дрожали и откупались.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова просить, чтобы их оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская
была барыня добрая.
У мужиков земли
было довольно, а по зимам почти все работники расходились на разные работы. Жилось им, очевидно, тоже лучше
соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
Банькевич
был уничтожен.
У злого волшебника отняли черную книгу, и он превратился сразу в обыкновенного смертного. Теперь самые смиренные из его
соседей гоняли дрючками его свиней, нанося действительное членовредительство, а своих поросят, захваченных в заколдованных некогда пределах, отнимали силой. «Заведомый ябедник»
был лишен покровительства законов.
Были каникулы. Гимназия еще стояла пустая, гимназисты не начинали съезжаться.
У отца знакомых
было немного, и потому наши знакомства на первое время ограничивались
соседями — чиновниками помещавшегося тут же во дворе уездного суда…